В 1916 году футурист Зданевич написал нестандартную пьесу с применением «албанскава изыка». Язык падонков - «олбанский язык», появившийся в начале XXI века, похож на язык Зданевича случайно.
ИНТЕРЕСНОЕ
Сейчас на сайте:
ЧЕРЕЗ ВСЕ ПРЕГРАДЫ
Николай Петрович Осинин
Глава 8. Побег
...Ночь. Товарный вагон набит людьми. Так тесно, что сидят и лежат по очереди. Двери заперты — страшная духота. Открыт только один люк, переплетенный колючей проволокой, но это мало освежает воздух: в вагоне сто пленных женщин.
Стучат колеса; вздрагивает, скрипит и лязгает им в такт полуразбитый вагон. Кто-то задыхающимся голосом в бреду выкрикивает только одно слово:
— Пустите! Пустите! Пустите!
Возле открытого люка сгрудилось несколько человек. Среди них Ольга Павловна, Мария Ильинична и Людмила Николаевна. Высокая смуглая женщина в военной гимнастерке со знаками отличия военврача стоит на чьих-то коленях и с помощью железного костыля пытается перекусить колючую проволоку. Работа эта началась давно. Уже болтаются порванные концы. Руки женщины покрыты глубокими царапинами. Когда она останавливается, чтобы передохнуть, поддерживающие снизу подруги снимают ее.
— Ну как?
— Трудно... Проволока туго натянута, никак не скрутить.
— Пустите меня, - говорит Пахомова стоящим у люка.
— Куда вам, вы уже все пальцы себе изодрали.
— Пустите!
Ей уступают.
Ольга Павловна работает, стиснув зубы. Пот ест глаза. Тело дрожит от нечеловеческого напряжения. Костыль срывается. Колючие шипы рвут кожу. С израненных рук капает кровь.
Наконец, после долгих усилий ей удается повернуть костыль и свить две проволоки вместе. Работать теперь удобнее, но требуется физическая сила. Чтобы не думать о боли и усталости, Пахомова начинает считать, сколько раз повернет костыль вокруг оси.
...Четыре. Пять. Шесть... Пальцы ломит в суставах, как при ревматизме. «Ничего. Потерплю еще до десяти,— решает она и продолжает крутить.
— ...Девять .. Десять...! Нет, еще раз... И еще... Есть! Путь на волю почти свободен: осталось порвать только две проволоки. Шум и радостные возгласы поднимают с пола тех, кто отдыхал. Волнение перекидывается дальше.
Поезд замедлил ход. Выглянувшая наружу Мария Ильинична видит впереди станционные огни.
Наскоро, кое-как соединили болтавшиеся концы порванной проволоки, чтобы во время стоянки гитлеровцы не заметили подготовки к побегу. Все притихли.
На станции поезд стоял недолго. Минут через пять двинулись дальше.
Едва под колесами прогремели последние стрелки, в вагоне опять поднялся шум. Если раньше мало кто верил в возможность почти голыми руками порвать толстую колючую проволоку, то теперь всем хотелось быть поближе к люку. Теснота мешала Самохиной и Людмиле Николаевне, которые трудились вдвоем.
— Товарищи, не напирайте! — властным голосом успокаивала пленных женщина-врач.— Чтобы бежать, нужна дисциплина. Слушать мою команду...
Пока она наводила порядок, Мария Ильинична с матерью Наташи скрутили из полотенец и сорочек толстый жгут, прикрепили его к стенке вагона.
— Пора!
Первой вылезла Ольга Павловна, за ней по очереди должны были прыгать Самохина, Исаева и другие. Решившись, Пахомова уже не испытывала страха, только под сердцем волнующий холод. В уме неотвязно в такт перестуку колес толкалось одно слово о сыне: «Увижу, увижу, увижу...
Ей помогли пролезть в люк. На прощанье врач сжала ее руку:
— Прощайте! Меня не ждите. Я останусь, пока не высажу всех.
Ольга Павловна ухватилась за канат и повисла над черной, как бездна землей.
Гремело железо внизу. Ветер трепал волосы и платье, сек лицо песком.
Несколько секунд женщина летела рядом с вагоном, постепенно сползая по канату. Когда канат кончился, она, оттолкнувшись от стенки, разжала пальцы. Земля с грохотом вырвалась из-под ног, смешалась со звездами, закружилась в неистовом вихре....
• • •
Сохранить в тайне от пастухов подготовку к побегу было невозможно, поэтому вечером Сережа рассказал им все: и про попытку Петра убить его, и про листовку, и про решение бежать. Рудису и Вилису он доверял вполне и кое в чем даже надеялся на их помощь.
— А бумага эта с обращением к народу где? — взволнованно спросил Рудис, выслушав Сережу.
— У меня в кармане.
— Покажи!
— Темно, ничего не увидишь. Завтра утром.
— У меня зажигалка. Я посвечу, а ты почитай.
Но тут вмешался Вилис.
— Разве можно с огнем на сене сидеть? По двору хозяева ходят, увидят, что у нас свет, знаешь, как попадет!
— Ну, хоть расскажи, что там написано,— попросил Рудис товарища.
Сережа вкратце передал им содержание листовки.
— Значит фашистов все равно разобьют? — просиял Рудис.
— Конечно, какой разговор!
— Сейчас — «конечно». А помнишь, как ты испугался, что немцы Вязьму забрали! — толкнул Рудис Сергея локтем.
— Помню,— несколько смутился тот. — Да что я знаю!
Потом они снова заговорили о подготовке к побегу.
Когда Сергей сказал, что бежать собирается следующей же ночью, пастухи изумились.
— Это завтра?
— Да. Что ж тянуть.
— Правильно,— подумав, согласился Рудис. В темноте не видно было его лица, но рука, лежавшая на Сергеевом плече, дрогнула.— Иначе убить могут. Собака этот Петр, а Мартин еще хуже.
— Бежать — разве в этом дело? — произнес Сергей.— Надо сжечь это кулацкое гнездо. Вот задача! И я это сделаю!
— Что ты?
— В листовке прямо говорится, что надо вредить фашистам. Пособников их тоже не щадить. А Рейнсоны - самые настоящие фашистские пособники.
— Это правда. Только страшно,— поежился Вилис.— Я видел пожар. Ух! Аж волосы дыбом! А ну как поймают вас?
— Не поймет. Им сначала не до нас будет, а потом мы скроемся.
Некоторое время мальчуганы лежали совсем тихо.
Хорошо, если б вы отъехали подальше, а потом загорелось,— мечтательно прошептал Рудис.
— Как же так сделать?
— Придумать надо.
Сережа приподнялся на сене и, сдерживая волнение в упор спросил:
— Будете мне помогать?
Братья замялись.
— А что делать? — спустя несколько секунд спросил Рудис.
Сергей ожидал от пастухов гораздо большей решительности и поэтому ответил, не скрывая разочарования:
— Да нет уж, ладно. Я сам.
— Что делать? — настойчиво спросил Рудис.
— Ничего, я сам,— суховато оборвал мальчуган.
— Ты не обижайся,— как бы извиняясь, сказал Вилис,— страшно ведь! Вы уедете, а мы же тут останемся.
Сергей ничего не ответил.
— Знаешь что,— подумав, сказал Рудис.— Я тебе все помогу: лошадь запрягу, подгоню к тому месту, где Илья с Верой будут ждать. Только поджигать — боюсь.
— Никакой помощи мне не надо. Ваше дело молчать.
Оба пастуха даже приподнялись на сене:
— Ты за кого нас считаешь? Что мы, доносчики, что ли?
— Считал бы вас такими — не сказал бы ничего. Однако спать пора.
Пастухи обиженно умолкли.